- Крепко они вас поймали, миледи, - прошептал он.

- Это возмутительно, - отрезала она.

- Может, расплатитесь? - Пиппин фыркнула.

- Если предпочитаешь, я могу позвать Гиббса, пусть получит штраф, - насмешливо предложил Дэш, делая попытку спуститься. - Или Броуди, того, чьи штаны ты надела.

- Дэш, ты не посмеешь! - пробормотала она, отчаянно тряся веревки.

- Это приказ? - спросил он, все еще притворяясь, что спускается.

- Нет, - с трудом произнесла Пиппин. - Поднимись сюда.

- Ах, ничто не сравнится с необходимостью поцеловать женщину, которая совсем того не желает, - сказал Дэш, возвращаясь наверх. - Я помню время, когда мой поцелуй не был таким нежеланным, миледи, когда вы даже искали его.

Ему показалось, что ее глаза вспыхнули именно тем огнем, какой обычно горел в них, когда Дэш держал ее в объятиях. Он подозревал, что Пиппин подумала о том же, поскольку она шевельнулась, сжав ноги и чуть качнув бедрами.

Довольный ее ответом, Дэш невозмутимо продолжал:

- Помнится, вы имели обыкновение умолять меня… На этот раз ее глаза сверкнули.

- Ради Бога, Дэш, ты просто поцелуешь меня, и с этим будет покончено? И я смогу спуститься вниз?

- Если ты настаиваешь. - Он наклонился ближе, поскольку она прильнула к сетке со своей стороны.

«Ох, ну и зрелище мы собой представляем», - думал Дэш. Но потом его пронзило: он собирается поцеловать ее, поцеловать свою Цирцею.

Со времен своего первого в жизни поцелуя он не был так не уверен в том, что делать. Целомудренно ли чмокнуть в губы?

Но внутренний голос дерзко нашептывал ему: «Когда еще ты получишь ее снова, связанную, отданную тебе на милость? Если ты сделаешь это правильно, то будешь иметь ее каждую ночь до конца жизни…»

Нет, она никогда не останется, сказал себе Дэш. Никогда. Он все погубил, но это не значит, что он не возьмет этот поцелуй, быть может, последний, какой она ему предлагает. Поскольку он сомневался, что она еще раз рискнет подняться на снасти.

О, как он хотел обольщать ее, дразнить ее, разжигать в ней желание и страсть, какие толкнули его на столько грехов, что он и сосчитать не мог.

- Ну же, Дэш, - прошептала она. - Поцелуй меня. От ее слов в нем пробудилась надежда. Он наклонился к ней, натягивая веревки. Ее взгляд не отрывался от его глаз, пока она не оказалась достаточно близко, на том крошечном расстоянии, когда поцелуй из желания вот-вот превратится в реальность. Ее ресницы, затрепетав, опустились, и Дэш, сократив дистанцию, накрыл губами ее рот.

Райское блаженство, какое он бережно хранил в памяти, обернулось явью, когда он коснулся ее шелковистых ждущих губ, чувствуя, как ее язык нежно трогает его, заманивая ближе, умоляя действовать и быть пиратом в сердце.

Просунув руку сквозь сетку, Дэш обнял Пиппин за талию и притянул так близко, насколько позволяли снасти.

Истосковавшийся, желавший взять ее всю, до последней клеточки, он углубил поцелуй, посасывая ее нижнюю губу и рыча… да, рыча от голода. Его рука обхватила ее круглые ягодицы, обтянутые украденными бриджами. Никакого кринолина или нижних юбок, только грубый твил между его рукой и ее божественной кожей.

Пиппин качнулась на веревках, ткнувшись коленями в его бедра, и мир Дэша рухнул. Даже когда одобрительные возгласы и насмешки команды начали проникать сквозь чувственный туман, в который Дэш провалился, он слышал только один звук, который давал ему то, чего он не имел двадцать с лишним лет… давал надежду. Потому что, когда он отпрянул и отпустил Пиппин, она застонала.

Такое чувственное мурлыканье ни один мужчина не мог истолковать неверно. Леди не удовлетворена. Отнюдь.

Если бы Дэш не поддержал ее, Пиппин рухнула бы, когда он перерезал веревки. Содрогаясь с головы до ног от его поцелуя, Пиппин не могла вспомнить, когда в последний раз ее мир был разорван на части.

Дэш поцеловал ее, и она снова стала юной девушкой, стоявшей на берегу, и этот пират украл ее поцелуй.

В тот миг, когда он нежно коснулся губами ее рта - кто бы мог подумать, что такое возможно, и Дэш станет осторожничать, - когда он, наконец, двинулся настоящим курсом и поцеловал ее, как прежде, все ее долго сдерживаемые желания вырвались на свободу, разрывая путы приличий и обязательств.

Ничего не было для нее в мире, кроме этого мужчины и его поцелуя. Она безудержно тянулась к нему, дразнила его языком, почти умоляла взять ее. Здесь, на снастях, на глазах у всей команды. Да хоть в центре Гайд-парка или перед парламентом! Ее это не волновало.

И когда он обхватил ее ягодицы и прижал к себе, насколько позволяли веревки, она знала: он испытывает ту же жажду, что и она. Своим поцелуем, прикосновением он зажег бурное опасное пламя, и теперь она хотела, чтобы он подлил масла в огонь и позволил им обоим запылать снова.

«Поцелуй меня, Дэш. Поцелуй меня снова!» - хотелось крикнуть ей, когда он помогал ей освободиться от веревок. Когда она осмелилась взглянуть на него, то увидела правду в его блестящих зеленых глазах.

Он знал! Дэш знал, что сделал с ней. И он - вот каналья! - слишком хорошо знал, как она хочет, чтобы он продолжил.

Но было кое-что, о чем Дэш и Пиппин забыли в своем опрометчивом порыве, иначе их пыл, вероятно, остыл бы.

На горизонте было судно, которое заметила Пиппин.

По его палубе шагал капитан, глубоко возмущенный близостью добычи и неспособностью поймать ее.

- Черт побери, мистер Перкинс, - взревел лорд Госсетт. - Держитесь вне поля зрения, пока не наступят сумерки. Потом тушите огни, поднимайте все паруса, задействуйте столько людей, сколько потребуется, но мы должны поймать их раньше, чем они окажутся в американских водах.

- Да-да, милорд, - ответил первый помощник. - Но что вы намереваетесь сделать, когда мы их поймаем?

- Вернуть мою мать всеми правдами и неправдами. И мистер Перкинс вознес молчаливую молитву за все души на американском судне, поскольку знал, что к следующему рассвету они будут на дне морском, если его светлость добьется своего.

Пиппин провела остаток дня в крайнем возбуждении, разрываясь от желания схватить Дэша за руку и потянуть в каюту.

И что тогда? Она задавала себе этот вопрос столько раз, что и сосчитать не могла, поскольку так и не придумала ответ, какой удовлетворил бы все противоречивые связи, которые опутывали ее жизнь.

Джон и Джинджер… она не могла рассказать им о Дэше. Ее приличные, благонравные, слишком английские дети были бы шокированы. Не говоря уже о сплетнях и шуме, какие поднимутся в салонах и гостиных Лондона, когда семейная тайна выскользнет наружу.

Она повернулась и зашагала в другом направлении. Но с другой стороны, есть Дэш. Жизнь с Дэшем.

Он ведь хочет ее? И не только на ночь, но навсегда. Это возможно? Пиппин прижала пальцы к губам. Хочет. Она не могла в этом ошибиться.

«Как ты ошиблась в нем раньше?» Раздраженно вздохнув, Пиппин тряхнула головой. «Как ты только можешь простить этого человека? - услышала она нотацию своей практичной кузины Фелисити. - Он тебя так обманул. Использовал тебя, чтобы спасти свою шкуру, как использовал свою первую жену, чтобы заполучить судно. Разве ты ничему не научилась?» Пиппин отбросила эту скверную мысль. Конечно, у Дэша всегда была независимая, необузданная, свободолюбивая натура, ни одна женщина не была способна его приручить.

И возможно, она сама в юности не доверяла ему достаточно, чтобы сказать о ребенке, которого носила. Честно говоря, она планировала сделать это только после того, как они поженятся, поскольку не очень верила, что Дэш не пропадет из ее жизни, не исчезнет за морями и снова будет для нее потерян.

Но спустя годы, прожитые в рамках сдержанности, предостережений и приличий, Пиппин теперь смотрела на это несколько по-другому.

Приручить Дэша? Да это все равно, что остановить ветер. Ее брак с Госсеттом обрек Дэша на печальную одинокую жизнь, но и она сама оказалась в такой же изоляции. Да, она любила мужа, любила детей. Но, видит Бог, она нашла свое сердце, свои мечты с Дэшем.