Нет, вряд ли это хуже. Поскольку, если быть честным, он тоже любил ее. Он любил свою Цирцею с тех пор, как увидел ее на том проклятом берегу в Гастингсе, хрупкую девушку в самом пробуждении женственности.

Но теперь, через четыре года, все было по-другому. Их страны воюют. Они должны быть врагами. И ей бы остаться той кисейной барышней, которая соблазнила его украсть поцелуй с ее сладких губок… а не превращаться в соблазнительную женщину, прекрасный облик которой будет преследовать его до конца дней.

Одни только ее доверчивые глаза должны были удержать его на расстоянии. Поскольку однажды они увидят всю правду о нем, и она возненавидит его, возненавидит себя за то, что отдала ему свое сердце, свою невинность.

Томас Дэшуэлл, человек, который якшался с врагом, грабил, брал все, что хотел, не мог взять то, что она так наивно и невинно предлагала.

Не мог!

Ее пальцы впились ему в плечо с силой, противоречившей ее хрупкому облику. Может, на вид она наивная и доверчивая, но Дэш знал правду о ней. Она страстная женщина. Она может считать себя слишком невзрачной для красного шелкового платья, но Дэш знал, что однажды она наденет роскошный наряд огненного цвета и бросит вызов любому, кто встанет у нее на пути.

Она близка к этому даже теперь, когда повернула его и всматривалась в его лицо в поисках ответа.

- Дэш, что я сделала? Что она сделала?

- Ничего, - сказал он. Все так сложно. Но он не собирался ей этого говорить. - Я должен уйти.

Слова- то он мог произнести, но ноги едва ли послушались бы его, они будто вросли в пол, и тело бунтовало: жаждало остаться с нею и заниматься любовью.

Пиппин прильнула к нему, словно увидев в его глазах внутреннюю борьбу, его протесты ее нисколько не волновали. Закинув руки ему на шею, она тянула его к себе, чтобы поцеловать, уговорить его вернуться туда, откуда не будет возврата. Ее поцелуй больше не был нерешительным, ее шелковистый язык дразнил его рот.

Нет! Нет! Нет! Дэш пытался протестовать, отстраниться, но она крепко держала его, прижимаясь нагой грудью к его рубашке.

Он взглянул вниз. Когда, черт возьми, Пиппин стянула с него куртку? Она валялась на полу рядом с ее халатом.

Дэш застонал. Это его вина. Он раскрепостил это темпераментное создание своими поцелуями, своими прикосновениями. Он открыл этот ящик Пандоры, выпустил на свободу желание, и теперь ее не обуздать.

Никогда.

Невинная и доверчивая леди Филиппа, впустившая его в свой дом, в свое сердце, позволившая ему пробудить в ней страсть, исчезла. Вместо нее появилась женщина-пират, завоевательница. О, она знала, какой властью обладает, и не позволит ему уйти.

Но он уйдет, клялся себе Дэш. Ему нужно уйти. Он должен. Если продолжить это безрассудство, он погубит их обоих.

- Пиппин, я не могу. Это безумие, - говорил он, пытаясь отстраниться, но она не отпускала его, обвив одной рукой, а другой вела по его груди к поясу брюк. Потом - Господи, помоги! - ее пальцы сомкнулись вокруг его копья, поглаживая и исследуя сквозь грубую ткань, пока Дэш не подумал, что сойдет с ума.

Но не ее бесстыдные прикосновения добили его, не гулко стучавшая в его ушах кровь, заглушавшая доводы разума.

Ее глаза. Он смотрел в них и понимал, что пропал, попался в ловушку, прикован к этой женщине.

Навсегда.

И она это знает, черт бы ее побрал.

По каким- то причинам судьба связала их в ту ночь в Гастингсе, и ни один смертный не сможет разорвать эту связь.

Пиппин - его женщина.

И, видит Бог, он найдет способ завладеть ею. Навсегда.

Когда губы Дэша решительно коснулись ее рта, Пиппин знала, что, какие бы сомнения у него ни были, теперь они исчезли. Его язык проник в ее рот и ласкал, словно приглашая на танец, зовя попробовать на вкус его с тем же неистовством, с каким он целовал ее.

Дэш толкнул ее к кровати, оба рухнули на тонкий матрац, в путаницу простыней и поцелуев, в эхо нежных, сладких стонов. Он накрыл ее своим телом, его руки всюду ласкали ее. А где не касались руки, там были его губы, посасывающие твердеющие соски, покрывающие горячими поцелуями живот.

Пиппин снова выгнулась, ее тело трепетало от желания, а Дэш продолжал опаляющий соблазн. Вряд ли это можно назвать соблазном. Ведь ничего в мире она так не хотела, как только чтобы Дэш ласкал ее, разливая восхитительное горячее желание по ее жилам.

Его шершавые пальцы поглаживали нежную кожу ее бедер. Пиппин, дрожа, раздвинула ноги, открывая себя, а он требовательно целовал ее губы. Его рука прошлась по треугольнику завитков внизу ее живота, и она подумала, что вот-вот взорвется, так напряглось ее тело, изголодавшееся, жаждущее его, жаждущее большего.

- Дэш… о, Дэш, - шептала она. Он чуть отстранился.

- Ты хочешь, чтобы я остановился?

Пиппин в ужасе посмотрела на него:

- Нет!

Рассмеявшись, он поцеловал ее в нос, его пальцы поглаживали средоточие ее женственности, побуждая открыться ему.

- Так лучше? - прошептал Дэш, тронув губами ее ухо, и слегка надавил зубами на чувствительное место за ним.

Для нее это было почти слишком - его дразнящие поцелуи, сладкая мука его прикосновений. Между нежных складок ее естества он нашел тугой бутон и, поглаживая его, нашептывал на ухо, что ее ждет большее.

Большее?

- О да, - молила она. - Большее.

Пиппин знала, что значит «большее». Она потянула с Дэша рубашку. Его широкая грудь, легкие завитки темных волос, крепкие мускулы, стук сердца - все казалось ей божественным.

Любопытство вело ее вниз, к его брюкам.

Когда она тронула Дэша там раньше, она точно знала, что делает, искушая его, и теперь хотела большего, чем исследовать его через грубую ткань бриджей.

Она нервозно возилась с пуговицами, и Дэш, будто не в силах терпеть дольше, быстро справился с ними и предстал перед ней в великолепной наготе.

Ее руки скользнули по его телу и замерли, наткнувшись на грубые шрамы, крест-накрест пересекавшие спину. Пиппин потрясенно смотрела ему в глаза, но он поцелуем смел ее вопросы, умоляя ее, как она - его.

- Большее, Цирцея.

Пиппин отбросила промелькнувший перед ее внутренним взором вид его изуродованной спины и вернулась к своему исследованию, проведя руками по его бокам к узким бедрам, к его твердому копью, взметнувшемуся от желания, налившемуся и отвердевшему для нее, и только для нее.

Дэш застонал, когда она, сомкнув ладонь, мягко поглаживала его. Ее рука скользила вверх и вниз, а он продолжал исследовать ее потайные места, их губы слились в жарком поцелуе.

Потом он подвинул ее под себя, Пиппин шире раздвинула ноги, чтобы принять его.

- Ты самое прекрасное создание на свете, - хрипло сказал он. - И ты моя.

От его властных слов она затрепетала. Его. Она не могла ни о чем думать, хотела только принадлежать Дэшу сегодня ночью и всегда.

Он медленно входил в нее, она выгибалась ему навстречу. Если она думала, что он грубо возьмет ее, то ошиблась. Он двигался осторожно, постепенно заполняя ее, пока не достиг барьера.

- Будет немного больно, - прошептал он ей на ухо.

И прежде чем она сообразила, о чем он говорит, прежде чем слова проникли в затуманенный желанием разум, Дэш взял ее невинность одним быстрым движением. Пиппин задохнулась, но его поцелуи и восторженные слова быстро развеяли шок.

Схватив ее за бедра, Дэш теснее прижимал ее к себе, заполняя ее целиком, и теперь, когда он двигался в ней, она чувствовала только наслаждение, ненасытную страсть.

Пиппин подхватила ритм его движений, жадно выгибаясь навстречу. Он дразнил ее, то медленно поглаживая, то усиливая давление, заставляя ее молить:

- О, Дэш!

Он увеличил темп, утоляя ее голод, ее внутренние мышцы сильнее сжимали его копье.

С каждым движением мир вокруг ускользал, и Пиппин чувствовала лишь этого мужчину, его все нараставшее желание. Она двигалась вместе с ним, цеплялась за него, а он возносил ее на такие высоты блаженства, что она и вообразить не могла.